№503162Добавлено: Пт 13 Сен 19, 17:04 (6 лет тому назад)
Конечно нет, Кондор. Я лучше винца хлебну. Нафиг мне эти нагрузы для моего торжественно осыпающегося ума в ясном свете наступающих осени и альцгеймера?
Конечно нет, Кондор. Я лучше винца хлебну. Нафиг мне эти нагрузы для моего торжественно осыпающегося ума в ясном свете наступающих осени и альцгеймера?
От альцгеймера, хлебните лучше nmda-блокаторов, мемантина например, его как раз от этого прописывают
№503227Добавлено: Пт 13 Сен 19, 20:06 (6 лет тому назад)
Ум разве бывает нечистым? Это океан виджнян, строящий гигантскую галлюцинацию, майю. Как можно внутри неё одними галлюцинациями поверять другие? Отсечь их все - и винца дхарматы.
Думаю, да, это сходное ощущение. И оно возникало по разным поводам. Сила красоты. Вот помню, в каком-то там классе меня удивляло, почему всем так скучен Гоголь? Что ж там скучного? Есть совершенно волшебные "космические панорамы" - это я для себя их так называл - космические панорамы. Или вот, на форуме уже говорилось о мире претов, а ведь есть яркое его описание в "Мертвых душах" - и куда там с первой страницы с удивительной силой катится КОЛЕСО, до сих пор меня интригует. Соответствуют эти описания духу Учения или не соответствуют? Или просто этого не видит никто?
Если брать Гоголя - к примеру, «Вий» - то это точное и с важными нюансами описание тантрического посвящения (с участием DAkinI естественно). Если читать «Вия» с нужным пониманием, то можно уловить нужные энергии. А если понимания нет, то хоть сама DAkinI явится, толку не будет. Вопрос - откуда у Гоголя такие познания - для буддиста не является релевантным. Термин saMskArAs все ясно объясняет. Техническая ошибка Гоголя - недостаточно тщательная подготовка к передаче сознания. Понятно, что он подпал под чужеродное (христианское) влияние, и ситуация была сложной, но дойти до того, чтобы испугаться самого себя... Хотя кто знает - такая ли уж это редкая ошибка?
Размышляя о Гоголе, о Грине, само собой, я размышлял и о себе. И вот тут у меня вопрос в форме сна. Вот, был такой сон.
Осенью 1984 г. я был в Бранденбурге, в армии. Там - с чего бы это - мне приснился сон. Беседуют два друга, и один показывает другому старую чёрно-белую фотографию. Маленький сад, подстриженные кусты, дорожки из гравия, часть какого-то дома, небольшого строения. Смотри, говорит он, каково? А друг его смотрит и отвечает - и что? Друг объясняет: так ведь тут кругом - тайга, непролазная, дикая... И только тут до второго доходит... И сразу меняется всё.
В небе над тайгой из черно-белой фотографии кружат два самолёта, идёт война, воздушный бой. Вот один заходит другому в хвост, взрыв - и это смерть. Самолёт горит и несётся в черном воздухе, в черно-красном пламени, а навстречу ему несётся страшная, безобразная старуха, неимоверно страшная, вся в костях, как скелет, чуть обтянутый кожей, и на черепе вдоль всех костей развеваются угольно-черные волосы. На вид - ей лет пятьсот. В предсмертном видении летчик видит эту старуху и понимает, что вот она, смерть... А старуха делает властный призыв - так пальцами правой руки, да и всем своим видом, она хочет летчика к себе и в своем призыве обещает ему - жизнь..
А летчик не верит, он отказывается и говорит самому себе: уж лучше смерть...
Горящий, с обломками горящего самолета, он камнем летит к земле. Но тут происходит странное, воздух как будто просветляется и становится цветным. Летчик плавно опускается на песчаный берег круглого озера. На плотном песке отчётливо виден след. Его собственный след. И летчик как будто уже не летчик, нет горящих одежд, шлема, ботинок,ничего нет. А вдали он видит тот самый маленький сад и дом, что показывал его друг на черно-белой фотографии, но теперь всё это уже в цвете. На берегу озера сидит женщина, счастливо-печальная, она знает, что он скоро уйдет. А на другом берегу лежит он, только что искупался и нежится. Недавний летчик смотрит на весь этот умиротворённый пейзаж, такой застывше-печальный, такой счастливый, и думает, что и он счастлив, она его любит, и он знает, что они прожили этой счастливой жизнью много лет, и ещё долго так проживут... Пока он не умрет... А разве он когда-нибудь умрет? Сколько уже живёт он здесь? Сколько он помнит себя на берегах этого круглого озера?.. Давно... Лет пятьсот назад...
И вот тут боковым зрением, уголком, окраиной зрения вижу я, как он быстро уходит из умиротворенного мира круглого озера...
И сон возвращается к началу, к тому, что один друг показывает другому чёрно-белую фотографию того места, где недавно он побывал... Только ни летчика, ни женщины на ней нет.
Вот такой вопрос, Кондор, в форме сна. Две смерти, две жизни. Какова дхарма?
Последний раз редактировалось: Комната Матери и Ребенка (Пт 13 Сен 19, 20:29), всего редактировалось 1 раз Ответы на этот пост: AG Condor, СлаваА
Ум разве бывает нечистым? Это океан виджнян, строящий гигантскую галлюцинацию, майю. Как можно внутри неё одними галлюцинациями поверять другие? Отсечь их все - и винца дхарматы.
Ум разве бывает нечистым? Это океан виджнян, строящий гигантскую галлюцинацию, майю. Как можно внутри неё одними галлюцинациями поверять другие? Отсечь их все - и винца дхарматы.
Это выражение такое, так и знал что прицепитесь - это вот что по-вашему?) Ну а коль винца, то смаковать без цеплялок лучше)
Размышляя о Гоголе, о Грине, само собой, я размышлял и о себе. И вот тут у меня вопрос в форме сна. Вот, был такой сон.
Осенью 1984 г. я был в Бранденбурге, в армии. Там - с чего бы это - мне приснился сон. Беседуют два друга, и один показывает другому старую чёрно-белую фотографию. Маленький сад, подстриженные кусты, дорожки из гравия, часть какого-то дома, небольшого строения. Смотри, говорит он, каково? А друг его смотрит и отвечает - и что? Друг объясняет: так ведь тут кругом - тайга, непролазная, дикая... И только тут до второго доходит... И сразу меняется всё.
В небе над тайгой из черно-белой фотографии кружат два самолёта, идёт война, воздушный бой. Вот один заходит другому в хвост, взрыв - и это смерть. Самолёт горит и несётся в черном воздухе, в черно-красном пламени, а навстречу ему несётся страшная, безобразная старуха, неимоверно страшная, вся в костях, как скелет, чуть обтянутый кожей, и на черепе вдоль всех костей развеваются угольно-черные волосы. На вид - ей лет пятьсот. В предсмертном видении летчик видит эту старуху и понимает, что вот она, смерть... А старуха делает властный призыв - так пальцами правой руки, да и всем своим видом, она хочет летчика к себе и в своем призыве обещает ему - жизнь..
А летчик не верит, он отказывается и говорит самому себе: уж лучше смерть...
Горящий, с обломками горящего самолета, он камнем летит к земле. Но тут происходит странное, воздух как будто просветляется и становится цветным. Летчик плавно опускается на песчаный берег круглого озера. На плотном песке отчётливо виден след. Его собственный след. И летчик как будто уже не летчик, нет горящих одежд, шлема, ботинок,ничего нет. А вдали он видит тот самый маленький также и дом, что показывал его друг на черно-белой фотографии, но теперь всё это уже в цвете. На берегу озера сидит женщина, счастливо-печальная, она знает, что он скоро уйдет. А на другом берегу лежит он, только что искупался и нежится. Недавний летчик смотрит на весь этот умиротворённый пейзаж, такой застывше-печальный, такой счастливый, и думает, что и он счастлив, она его любит, и он знает, что они прожили этой счастливой жизнью много лет, и ещё долго так проживут... Пока он не умрет... А разве он когда-нибудь умрет? Сколько уже живёт он здесь? Сколько он помнит себя на берегах этого круглого озера?.. Давно... Лет пятьсот назад..
И вот тут боковым зрением, уголком, окраиной зрения вижу я, как он быстро уходит из умиротворенного мира круглого озера...
И сон возвращается к началу, к тому, что один друг показывает другому чёрно-белую фотографию того места, где недавно он побывал... Только ни летчика, ни женщины на ней нет.
Вот такой вопрос, Кондор, в форме сна.
Д’Артаньян опять будет грубовато, по-мушкетерски острить, что я отвечаю вопросом на вопрос, но вопрос, естественно, возникает: а были ли у старухи глаза? В том смысле, что смерть в христианской традиции, как правило, изображают безглазой. И, если глаза были, то какие? Какой был взгляд?
Размышляя о Гоголе, о Грине, само собой, я размышлял и о себе. И вот тут у меня вопрос в форме сна. Вот, был такой сон.
Осенью 1984 г. я был в Бранденбурге, в армии. Там - с чего бы это - мне приснился сон. Беседуют два друга, и один показывает другому старую чёрно-белую фотографию. Маленький сад, подстриженные кусты, дорожки из гравия, часть какого-то дома, небольшого строения. Смотри, говорит он, каково? А друг его смотрит и отвечает - и что? Друг объясняет: так ведь тут кругом - тайга, непролазная, дикая... И только тут до второго доходит... И сразу меняется всё.
В небе над тайгой из черно-белой фотографии кружат два самолёта, идёт война, воздушный бой. Вот один заходит другому в хвост, взрыв - и это смерть. Самолёт горит и несётся в черном воздухе, в черно-красном пламени, а навстречу ему несётся страшная, безобразная старуха, неимоверно страшная, вся в костях, как скелет, чуть обтянутый кожей, и на черепе вдоль всех костей развеваются угольно-черные волосы. На вид - ей лет пятьсот. В предсмертном видении летчик видит эту старуху и понимает, что вот она, смерть... А старуха делает властный призыв - так пальцами правой руки, да и всем своим видом, она хочет летчика к себе и в своем призыве обещает ему - жизнь..
А летчик не верит, он отказывается и говорит самому себе: уж лучше смерть...
Горящий, с обломками горящего самолета, он камнем летит к земле. Но тут происходит странное, воздух как будто просветляется и становится цветным. Летчик плавно опускается на песчаный берег круглого озера. На плотном песке отчётливо виден след. Его собственный след. И летчик как будто уже не летчик, нет горящих одежд, шлема, ботинок,ничего нет. А вдали он видит тот самый маленький также и дом, что показывал его друг на черно-белой фотографии, но теперь всё это уже в цвете. На берегу озера сидит женщина, счастливо-печальная, она знает, что он скоро уйдет. А на другом берегу лежит он, только что искупался и нежится. Недавний летчик смотрит на весь этот умиротворённый пейзаж, такой застывше-печальный, такой счастливый, и думает, что и он счастлив, она его любит, и он знает, что они прожили этой счастливой жизнью много лет, и ещё долго так проживут... Пока он не умрет... А разве он когда-нибудь умрет? Сколько уже живёт он здесь? Сколько он помнит себя на берегах этого круглого озера?.. Давно... Лет пятьсот назад..
И вот тут боковым зрением, уголком, окраиной зрения вижу я, как он быстро уходит из умиротворенного мира круглого озера...
И сон возвращается к началу, к тому, что один друг показывает другому чёрно-белую фотографию того места, где недавно он побывал... Только ни летчика, ни женщины на ней нет.
Вот такой вопрос, Кондор, в форме сна.
Д’Артаньян опять будет грубовато, по-мушкетерски острить, что я отвечаю вопросом на вопрос, но вопрос, естественно, возникает: а были ли у старухи глаза? В том смысле, что смерть в христианской традиции, как правило, изображают безглазой. И, если глаза были, то какие? Какой был взгляд?
Этот сон я записал тогда сразу, сейчас понимаю, что записал небрежно, но описания глаз, взгляда в той записи нет, и я их не вспоминаю.
Вам нельзя начинать темы Вам нельзя отвечать на сообщения Вам нельзя редактировать свои сообщения Вам нельзя удалять свои сообщения Вам нельзя голосовать в опросах Вы не можете вкладывать файлы Вы можете скачивать файлы
FAQ
Поиск
Пользователи
Группы
Календарь
Peгиcтрaция
Профиль
Войти и проверить личные сообщения
Вхoд
