Последняя надежда китайского буддизма

В странах, где буддизм - историческая традиция, он естественным образом обряжен в религиозный наряд. Точно так же, как в обычных советских семьях коммунизм был частью обрядовой традиции. В моей семье, например, на балконе хранился красный флаг, который положено было вывешивать с балкона в государственные праздники, и мы его вывешивали - не потому, что разделяли доктрину марксизма-ленинизма (сильно сомневаюсь, что её в семье хоть кто-то понимал), а потому, что просто верили в ленинизм, и ещё больше потому, что так было принято.
Так и в странах "народного" буддизма - обряды играют первостепенную роль, а доктрина сильно позади, или вообще является лишь антуражем пьесы, типа надо иметь книжки на домашнем алтаре и т.п. Подтверждением этому служат для меня несколько ланкийских изданий (впрочем, там есть авторы как ланкийские, так и малазийские), в которых наставники тхеравады собирают некоторые тексты для того, чтобы у мирян-буддистов сложилось хотя бы общее представление о буддийской Дхарме. В предисловиях так и говорится: поскольку сейчас многие семьи испытывают тягу к буддийской религии, мы хотим помочь им понять, в чём суть этого учения и дать материал для регулярного самостоятельного чтения.
Как чистая философия жизни буддизм имеет весь лишь для западных последователей, поскольку здесь у нас уже есть традиционные религии, в которых мы не нашли удовлетворения наших духовно-интеллектуальных исканий.

это внутренне деиндентифицирующее, а внешне -- вполне "индентифицирующее", иначе оно вообще б не дошло до наших дней.

даже флажок придумали.

Известный в Китае священник церкви амидаистов и настоятель популярного храма в городе Сюаньчэн провинции Аньхой мастер Дзинцзун, не так давно попавший в немилость правительства, семь лет назад написал небольшой текст (https://www.buddhistdoor.net/features/buddhism-in-china-crisis-and-hope/) о проблеме современного китайского буддизма. Кратко перескажу его суть.

Он начинает с того, что буддизм с давних пор глубоко проник в традиции и обычаи китайцев, стал частью народного характера, а Китай стал для буддизма второй родиной. Однако пройдя зенит своего развития тысячу лет назад, к началу двадцатого века китайский буддизм достиг своего надира — точки окончательного упадка: духовные таланты и какие-либо значительные тексты перестали появляться, учение не развивается, и лишь слабая надежда интеллектуалов ещё тлеет под вековым слоем ритуального пепла. Он называет это проблемой в вертикальной или исторической перспективе.
Другая перспектива — горизонтальная. Её Дзинцзун видит в том, что китайский буддизм оказался не готов к интеграции в глобальный информационный мир, открывшийся в эпоху Интернета. В особенности эта неготовность, по его мнению, проявилась в том, что за тридцать лет относительной открытости Китая миру количество китайцев, принявших христианство, увеличилось в десять раз (с 3 миллионов в 1982 до 38 миллионов в 2018). Неужели, задаётся вопросом Дзинцзун, китайцам перестало быть нужно родное буддийское учение и для многих более привлекательным оказалось христианство?
Ясно, что китайский буддизм «отстал от времени». Достигнув расцвета в стародавние аграрные времена, в современном технологическом мире он выглядит устаревшим и странным. Для кого-то он превратился просто в набор суеверий на службе коммерческой деятельности. Правительственная борьба с суевериями никак не повлияла на это. И если китайский буддизм не обновится, пишет Дзинцзун, его ждёт печальное будущее.

Но надежда есть: Дзинцзун уверен, что китайский буддизм может вернуть себе уверенное положение в современном мире, если предложит людям практичное учение, позволяющее достигать буддийских целей — пробуждения ума и освобождения от страданий — в современной обстановке. И наиболее удобным, по его мнению, является, конечно же, практика мантры Амитабхи, исповедуемая его церковью. Мол, люди нынче очень заняты и им некогда, а эта практика позволяет «достичь нирваны, не смывая грязи», как принято говорить.

Он выдвигает пять аргументов.
Во-первых, он утверждает, что амидаизм остался единственной живой формой китайского буддизма. Среди восьми традиционных школ китайского буддизма самыми массовыми были две — чань-буддизм и амидаизм. Хотя чань-буддизм в прежние века стал чуть ли не основной формой китайского буддизма, более массовым явлением был и остаётся амидаизм — просто в силу того, что он привлекателен для необразованных и малообразованных слоёв населения, в то время как чань-буддизм требует более высоких интеллектуальных способностей. Соответственно у амидаистов естественное численное превосходство, особенно с учётом того, что после эпохи Мао интеллектуалов в Китае почти не осталось. По выражению учителя начала 20-го века Дайсю, всё, что осталось от китайского буддизма – одно лишь повторение мантры Амитабхи. И вот теперь именно амидаизм должен взять курс на выведение китайского буддизма из критического положения, в котором тот пребывает.
Во-вторых, современное общество — это торжество «апелляции к силе другого», что проявляется во всём, от роли государственного управления до узкой специализации, при которой каждый человек неизбежно прибегает к помощи кого-то другого. Соответственно, и в духовной жизни современному человеку вполне органично полностью положиться на особую силу другого, а именно — на всемогущество Амитабхи, гарантирующее нирвану каждому, кто усердно повторяет его мантру, что и является основой амидаизма.
В-третьих, в сутрах есть предсказание, что только повторение имени Амитабхи будет единственным надёжным средством спасения во времена угасания Дхармы, а эти времена уже настали более тысячи лет назад.
В-четвёртых, повторение мантры Амитабхи — это повсеместный обычай в Китае, когда люди встречаются с монахами и священниками, и когда приходят в храмы, и когда прощаются с усопшими. Он утверждает, что залы медитации по всей стране закрываются, а вот храмы амидаистов, куда приходят для рецитации мантры, множатся. Кроме того, по его мнению, есть немало свидетельств того, что адепты амидаизма переродились в Чистой Стране, в то время как свидетельства достижения просветления посредством медитаций чрезвычайно редки.
В-пятых, хотя доктринальная основа амидаизма в самом Китае была утеряна, около столетия назад тексты основателей вернулись на родину из Японии, и теперь писания учителя Шаньдао признаны доктринальной основой, которая позволяет вернуть амидаизм к жизни в современном Китае.
В заключение Дзинцзун отмечает, что именно доктринальная самостоятельность амидаизма на базе текстов Шаньдао позволяет его адептам эффективно использовать практики других форм буддизма, вплетая их в единую практику амидаизма и прекращая тем самым все религиозные разногласия.

Обновление китайского буддизма, по его мнению, должно в себя включать:
1. Укрепление изучение теоретической базы, а именно трёх сутр амидаистов и комментариев к ним, чтобы на их основе инкорпорировать учения других буддийских школ, а также полезные светские учения.
2. Легализация духовных центров амидаистов. Поскольку истинные амидаисты верят в карму, помнят о непостоянстве и соблюдают скромность, они служат источниками позитивной энергии в обществе, а в их духовных центрах оказывается помощь пожилым, снижается социальное давление и очищаются сердца, что помогает стабилизации и гармонизации общества. В этом заинтересовано и правительство, поэтому нужно добиваться повсеместной легализации духовных центров церкви Будды Амитабхи.
3. Развивать организационную структуру и налаживать связи с партийными функционерами и госчиновниками.
4. Развивать институт публичных лекторов-агитаторов, которые смогут выступать перед разными людьми, донося до них ценности учения амидаистов, а также с достоинством участвовать в публичных дискуссиях.
5. Активнее продвигать религиозные нормы в законодательные нормативы, чтобы в очень неоднородном обществе религиозного плюрализма сделать применение законодательства более чётким и ясным.

Абсолютная ерунда.