Любой человек, который зарождает усердие в хорошо разъяснённой Дхамме и Винае, пребывает в счастье.

АН 1.327

Svākkhāte, bhikkhave, dhammavinaye yo āraddhavīriyo so sukhaṃ viharati. Taṃ kissa hetu? Svākkhātattā, bhikkhave, dhammassā”ti.
[Благословенный сказал]: «Монахи, любой человек, который зарождает усердие в хорошо разъяснённой Дхамме и Винае, пребывает в счастье. И почему? Потому что Дхамма хорошо разъяснена».

Предлагаю высказаться на эту тему и проголосовать в опросе. Сведения будут полезны с разных точек зрения. Например, новым людям, начинающим практиковать Дхамму, будет полезно узнать, что есть те, кто пребывает в счастье. Поскольку как показывает опыт, люди у нас стеснительные, то опрос анонимный, и можно просто проголосовать.

Вопросы поставлены некорректно. Предлагаю всем ПРОИГНОРИРОВАТЬ данный опрос.

Мартыныч! Стихи очень понравились, большое спасибо)

Чингисхан спросил своих нойонов:
— Что есть счастье? — Отвечали:

Белгутай

Наше счастье — на полном скаку,
На следу уходящих волков,
Вынув лук и припав на луку,
Быстролетных спускать соколов.
И следить, как, кружа, сокола
Остановят стремительный бег,
И услышать, как свистнет стрела,
Волчью кровь выпуская на снег.

Хайду

Черным соболем мой малахай оторочен,
Мой расшитый халат из персидской парчи.
Черный панцирь с насечкой и легок, и прочен,
И из стали дамасской ножи и мечи.
И когда между юрт пролетает по склону
Иноходец кипчакский, сравнимый с волной:
— Расступитесь и дайте дорогу нойону
Весь народ говорит и любуется мной.

Шики-Хутуху

Коней отбивал я и верным их роздал,
Я много добычи в Китае достал;
Но где та добыча, то ведомо звездам
С коней и добычи я счастлив не стал.
Но ныне стою я при счастье на страже,
Я длинное к юрте приставил копье —
В ней карие очи моей Намсарайджаб.
В ней черные косы, в ней счастье мое.

Мухули

Я вижу, как бродят в степях табуны,
Как облаку горные кедры равны,
Как чистой водою струится река,
Как легкие ноги несут сайгака.
И видя, как высятся горы мои,
И видя, как вниз ниспадают ручьи,
Как звери блуждают в просторе степей,
Я счастлив в привольной отчизне моей.

Угедей

Наши кони как ветер, наши девы красивы,
Широки наши степи и привольны луга.
Но ведь кони устанут, девы станут ревнивы,
И привольные степи заметает пурга.
Мне другая утеха — позабыв про ненастье,
Сев с моими друзьями перед ярким огнем,
Наши чаши наполнить неизменчивым счастьем,
Нашим счастьем единым — искрометным вином.

Елюй-Чуцай

Я прежде стремился к боям и победам,
Но вечно душа оставалась пуста.
Путь к истине стал мне нечаянно ведом,
И ныне я вижу, что жизнь — суета.
Китайские древние, пыльные томы
Храню наяву я и вижу во сне.
Им истина — вечное счастье — знакома,
В них истина — счастье, любезное мне.

Джебе

Съедает время славные дела
И погребает в глубине курганов.
И счастье только в том, что к нам дошла
Молва о подвигах умерших ханов.
И счастье только в том, что слава их
Не знает с нашей памятью разлуки.
Так, слыша весть о подвигах чужих,
Я знаю: о моих услышат внуки.

Субутай

Дороги мне были везде широки —
В ущельях Кавказа, у Желтой реки,
В Голодной пустыне, в сибирских лесах
И в самых глубоких тангутских снегах.
Что хану хотелось, он мог приказать, —
И все добывала послушная рать,
Повсюду мое доставало копье.
И светел был хан мой — вот счастье мое.

Чингисхан

Нет! Счастье, нойоны, неведомо вам.
Но тайну я эту открою:
Врага босиком повести по камням,
Добыв его с долгого боя;
Смотреть, как огонь пробежал по стенам,
Как плачут и мечутся вдовы,
Как жены бросаются к милым мужьям,
Напрасно срывая оковы;
И видеть мужей затуманенный взор
(Их цепь обвивает стальная),
Играя на их дочерей и сестер
И с жен их одежды срывая.
А после, врагу наступивши на грудь,
В последние вслушаться стоны
И, в сердце вонзивши, кинжал повернуть...
Не в этом ли счастье, нойоны?