Дхарма

[Глеб Иванов]

Книга «Буддизм в России – царской и советской (старые фотографии)» издана в электронном формате https://narthang.ru/product/buddizm-v-rossii-tsarskoy-i-sovetskoy-starye-fotografii-elektronnay-kniga
Из предисловия Андрея Терентьева к фотоальбому

«Буддизм», конечно же, значит для людей разное: для кого-то это основа мировоззрения, для кого-то – маркер национальной или этнической принадлежности, для кого-то – образ жизни, идеология, просто вера, наконец. По моему убеждению, учение Будды в его сердцевине – наиболее глубокое (антидогматический подход «взаимозависимого возникновения»), нравственно здоровое (антиэгоистическая установка «бодхичитты») и наиболее важное, что только может быть, для осознания смыслов нашей жизни – а ведь от этого осознания зависят и выбор нашего жизненного пути и наше счастье. Притом буддизм не претендует на монополию истины, а значит, не несёт в себе семени вражды типа евангельского «кто не со мной, тот против меня» (Матф. 12:30), перефразированного в большевистское «кто не с нами – тот против нас!»(1).

Восхваляя буддизм, я не хочу принизить другие религии или учения – ведь, как когда-то сказал Эдвард Конзе, «в каждой большой религии есть всё то, что есть в других больших религиях» – и плюсы и минусы. Совершенно верно, те же «мудрость и сострадание» (главный «брэнд» буддизма) есть и в христианстве, и в исламе, и вне религиозных доктрин, но важны акценты: в буддизме эти вещи стоят на первом плане, в чистом виде, без каких-либо оговорок или условий, вроде тех или иных «символов веры» или идеологий, и – более того, – указан путь к их реализации. И мне кажется, что, наподобие того, как вкус котлет зависит «от количества положенного в них лука», экзистенциальная важность и релевантность других учений зависят от того, «сколько в них мудрости и сострадания» (то есть – буддизма .

Может быть, поэтому, когда я узнал о физическом уничтожении при Сталине всех буддийских монастырей в нашей стране (а их, оказывается, было примерно полторы сотни) и об истреблении почти всех буддийских монахов (из приблизительно 20000 выжили в сталинских лагерях, по-видимому, меньше шестисот),(2) я был глубоко потрясён и решил когда-нибудь рассказать то, что сумел узнать об этой истории – так родился замысел этой книги. Альбом был почти готов для издания к 1990 году (конечно, не в СССР), но тут началась «перестройка», появилась возможность выводить буддизм из подполья, публиковать книги – и это издание затормозилось больше, чем на четверть века. Только в конце 2013 г., когда Гос. Музей истории ГУЛАГа привлёк меня к работе над выставкой «Репрессированный буддизм», – появилась возможность наконец доделать и выпустить в свет эту работу.

Вообще, о том, что буддийская традиция существует и в СССР, я узнал только в 1973 г., через несколько лет после того, как начал интересоваться духовными учениями – йогой, буддизмом, христианством и т.д. Это было как откровение – оказывается, можно поехать в Забайкалье и увидеть живое воплощение сказочной Индии, не покидая пределов страны (а поехать в Индию обычному советскому человеку было всё равно что полететь на Луну). Как я впоследствии узнал, академик Ф.И. Щербатской, видимо, так же был пленён российским буддизмом: вот он что пишет об Агинском дацане Бурятии: «...всё, что происходит в Аге, есть, по всей видимости, полнейшая копия того, что происходило в VII веке в Наланде»(3).

Теми же чувствами был переполнен ученик Ф.И. Щербатского М.И. Тубянский, впервые приехавший в Бурятию: «…главное ощущение, которое я испытал ещё в первый день автомобильной поездки, при виде издали – Загустайского дацана, что я в Индии, да ещё в Древней Индии. Всё это создало во мне в первый же день состояние настоящей зачарованности…»(4)

Приехав в Бурятию впервые в 1978 году в поисках духовного наставника, и я испытал те же чувства. Правда, у меня было ещё и другое – чувство опасности: «Имей в виду, – наставлял меня Владимир Монтлевич (я попал в 1975 г. работать на его место в Музей истории религии и атеизма после того, как за принадлежность к буддийской группе Дандарона его выгнали с работы и посадили в психушку), – как только ты сойдёшь с трапа самолёта в Улан-Удэ, – за тобой станет наблюдать КГБ. В Бурятии всё ещё 30-е годы». Так оно и было, как я узнал впоследствии...

Необходимость прятаться от КГБ и властей, от идеологической цензуры создавала для буддийских духовных искателей того периода совершенно особую атмосферу напряжения (и романтического героизма!) – особенно после свежего ещё в памяти суда 1972 г. над ламой Дандароном и его учениками – у нас шла особая игра с «органами», с периодическими допросами, задержаниями, опасностью потерять работу, если не хуже, – и всё это продолжалось вплоть до светлой эпохи, принесённой Горбачёвым, – когда стало можно говорить правду и не прятать свои убеждения даже от собственных детей. С 1989 года, когда, наконец, разрешили регистрировать буддийские группы и общества, для буддийских народов России началась новая эра. Но до неё во всей стране дожили всего несколько лам старого поколения – последним в 1996 г. умер мой учитель Ж.-Ж. Цыбенов. Но эта книга – о прошлом времени, до перестройки.

Материалы альбома включают больше сотни фотографий из моей личной коллекции, которую я собрал приблизительно за 12 лет ежегодных поездок по Бурятии и Туве в 1978-1990 гг., а также фотографии, переснятые в музеях и архивах Улан-Удэ, Читы, Агинского, Кызыла и Ленинграда.

По мере возможности я пополнял собрание фотографий и в последующие годы, и сейчас в нём около 800 старых фотографий, относящихся к периоду до 1989 года. Собрание это неровное – доминируют фотографии из Бурятии. Это и понятно: во-первых, Бурятия была всё-таки цитаделью буддизма – там было намного больше лам и монастырей, чем в Калмыкии или Туве. Во-вторых – калмыки, практически, утратили свои архивы при депортации. Когда в один зимний день 1943 г. весь калмыцкий народ погрузили в теплушки, дав час на сборы, – понятно, что всё богатство, все документы храмов остались на местах. А когда после смерти «отца народов» калмыкам разрешили вернуться, они не нашли ни единого здания храма (за исключением стен каменного Хошеутовского хурула), не говоря уже о том, что было внутри этих храмов...

В этой связи я очень признателен Эльзе Петровне Бакаевой и Галине Шираповне Дорджиевой, предоставившим для этого издания ряд фотографий по Калмыкии. Несколько старых открыток по Калмыкии любезно позволил переснять владелец питерского антикварного магазинчика «Старый альбом».

Что касается Тувы, – там с буддизмом, похоже, произошло что-то ещё худшее, чем в Калмыкии. Тува была присоединена к Российской империи (в статусе протектората) только в 1914 г. Со времён гражданской войны и до 1944 г. она была как бы независимой – вроде нынешних Абхазии и Южной Осетии. Пока мне не известны более или менее подробные исследования относительно разгрома буддизма в Туве, но результаты я видел сам: ни в одной юрте, ни в одном доме в Туве (за исключением жилищ двух бывших лам – Коджугета и Оюна Люндупа) я не увидел НИ ОДНОГО буддийского предмета – даже открытки с изображением Будды или белой раковины. Как мне рассказывали тувинцы, – за хранение таких вещей в период правления Токи (тувинского мини-Сталина) грозила суровая расправа. Расспросить подробнее было не у кого: лама Коджугет уже умер, когда я приехал; лама Оюн Люндуп умер до моего второго приезда; лама Генден Цырен (по-тувински Кенден Сурен) был застрелен безумцем в Иволгинском дацане; больше никого из старых лам мне найти не удалось. Буддийское духовенство в Туве было уничтожено почти поголовно. Очень надеюсь, что тувинские исследователи когда-нибудь напишут подлинную историю этого периода.

Немного тувинских фотографий удалось добыть только в архиве Тувинского краеведческого музея имени 60 богатырей и в Питере – в архиве Географического общества и Российском Этнографическом музее (РЭМ). Также я признателен коллегам из Тувинского музея, которые в этом году по моей просьбе отсканировали и прислали для данного альбома ещё несколько важных фотографий.

Однако найти фотографии было ещё полдела, ведь надо было их идентифицировать. К сожалению, подавляющее число материалов такого рода в музеях и архивах оказались или не аннотированными или очень поверхностно аннотированными. Ни в описях, ни в других документах зачастую не указывалось, что изображено на снимке, не говоря уже об имени фотографа и дате съёмки. Особенно сложно было с именами лам – единственной опорой здесь оставалась память старых информаторов – по Бурятии подавляющее число отождествлений смог сделать дост. Ж.-Ж. Цыбенов. Его идентификации всегда были точны. Я пытался работать и со старыми ламами Агинского и Иволгинского дацанов, но вскоре понял: если не знает Жимба-Жамсо, – не знает никто. Однако и он мог узнать далеко не всех, а иногда знал только прозвище сфотографированного ламы, например: «Ундур-лама». Подлинное имя и годы жизни мне зачастую так и не удавалось разузнать, а жаль – некоторые из безыменных образов весьма впечатляющи, светятся умом и знанием и наверняка были достаточно известными людьми. Тем более, что фотографии многих замечательных учителей Бурятии до нас не дошли. Я решил всё же включить в этот альбом ряд таких неотождествлённых фотографий – может быть, другие исследователи разгадают их имена.

То же самое с храмами: есть ряд фотографий дацанов, хурулов и хурэ, названия которых установить мне не удалось. Я тоже включил их в альбом – для будущего.

1. Этот момент мне кажется особенно важным буквально для выживания человечества в нынешнюю эпоху глобального конфликта авраамических цивилизаций – иудео-христианской и мусульманской. Каждая из них опирается на дуалистическое разделение добра и зла, истины и не-истины и прочие дилеммы, исходящие из принципа исключённого третьего, согласно которому есть только одна истинная религия. Из этого следует трагический конфликт «истинных» религий: чтобы спасти ближнего от геенны огненной, с точки зрения искренне верующего мусульманина или христианина, необходимо обратить его или в ислам или в христианство соответственно.

2. Из приблизительно 15000 буддийских священнослужителей, имевшихся в Бурятии в 1920-е гг., вернулись из лагерей и дожили до 1948 года только 565 (Национальный архив Республики Бурятия, фонд Р-248с., оп.4, д.68, л.32. – См: Ванчикова Ц.П., Чемитдоржин Д.Г.. История буддизма в Бурятии: 1945-2000 гг. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2006. С.58.) В Калмыкии и Туве дело обстояло ещё хуже – туда после войны вернулось не более нескольких десятков бывших лам из приблизительно 8000.

3. Архив РАН (ПФ РАН). Ф. 208. Оп. 3. Д. 685. Л. 27. Письмо Ф.И. Щербатского из Агинского дацана С.Ф. Ольденбургу, 3 августа 1907 (возможно, это 1917 г., дата нечёткая). Цит. по: Андреев А.И. Поверженные дацаны // Он же. От Байкала до священной Лхасы. Санкт-Петербург-Самара-Прага: Агни, 1997. С. 232.

4. Из письма М.И. Тубянского С.Ф. Ольденбургу из Урги, от 29 октября 1927 // Архив СПб.ФИВРАН (ныне Институт восточных рукописей. – А.Т.). Ф.138. Оп.1(1927). Д.88 Л.20 об. Цит. по: Андреев А.И. Поверженные дацаны… С. 301.

Электронная версия: https://narthang.ru/product/buddizm-v-rossii-tsarskoy-i-sovetskoy-starye-fotografii-elektronnay-kniga
Бумажная книга: https://narthang.ru/product/buddizm-v-rossii-tsarskoy-i-sovetskoy-starye-fotografii

[Кукай]

Какое отношение ламаизм имеет к самой Индии?

Ламаизм это не тот буддизм, который был изначально создан в Индии.

Более того, я не могу понять, зачем буддисту всякие там танки, брошуры, изображения, ваджры. Будда обходился без этого.

В исламе и христианстве тоже установка есть - не создавать себе кумиров. Ислам пожалуй, единственная религия, которая не изображает Бога ни в каком виде, сохраняя обет.

С уважением к вашему историческому труду - просто вопросы. С точки зрения кармы, колесо истории имеет право проехаться по привязанностям к кумирам?

[ТМ]

[Кукай]

ТМ

пофиг что думают тибетцы и буряты )